|
|
Ладожское озеро стихиAu jour le jour: Ладожское озеро *Ладожский берег, покрытый камнями, В озере, до удивления, тишь... Север примолк, не колышит ветрами Высохший в зиму прибрежный камыш... Небо с водою слились воедино, Льдами покрыто зимою морозной, Знаю, в характере норов, коварство, Ладога Ладога, ты моя … чистая! Озеро нашей надежды! Ты меня обнимаешь, Словно открытая дверца Ладога Ирина Михеева 4 Скалы, камни, мох и ветер, Бьется Ладога вокруг. Есть немало мест на свете, Где познаешь счастье вдруг. Гладь воды,куда ни глянешь, Это- Ладожские шхеры, На севере Ладоги На севере Ладоги скалы громадные - То вотчина елей реликтовых, сосен. Там ветры ласкаются с волнами, радуясь, И в ярости дикой прибой бьёт утёсы! На севере Ладоги воды хрустальные - На севере Ладоги шхеры уютные - На севере Ладоги ветры капризные, Людмила Галкина 2 Стою у Ладоги на берегу Кругом стоит такая тишина, Летают чайки в небе высоко, Вода манИт к себе своим движеньем, Притягивает Ладога, тревожит, Обманчива ты, Ладога, коварна, Смотрю на необъятные просторы Вода всегда несёт успокоенье, На Ладоге Светлана Левченко Донецк Там с озера пьют воду облака, Погода своенравна и строга Всей чистотой резвятся родники, Ладожанка Великое озеро Нево С холодной седою волной! Всплеск весел - родные напевы И чаек полет за кормой. Рыбачку в ладье-колыбели Качало покровом своим. А волны все пели и пели Великому озеру гимн. И снится отважной рыбачке Ладога Сергей Ворошилов Море почти - Ладога: К солнцу летим с брызгами Как на суду неба я … Дымкой вдали - наволок Ой, ты, Лада-Ладога! Сергей Ворошилов Ой, ты, Лада-Ладога! Ладога ты, Ладушка, Ладожское озеро Эрлинде Забыты дороги и память беспечна, На Ладоге корюшка - лучшая рыба, Что Ладога - самое жгучее горе, Рыбак мне продаст половину улова, У озера Эрлинде На Ладоге чаек - как в поле ромашек, Заповедная Ладога Юлия Борисова Из Питера Душа осуетилась, бедная, Там шторм любой венчает радуга. Жить с рыбаками дружбой братскою. Седой приладожский тростник Юлия Борисова Из Питера Седой приладожский тростник Седой приладожский тростник - Да что он может означать Не нужно сплетен ни о ком. veravverav.blogspot.com Стихи про Ладожское озеро | СтихиДва великих озера России Потиевского В. --- Ой, ты, Лада-Ладога! Ладога ты, Ладушка, Ворошилов С. --- Ладожское озеро. Николаев Борис ***** На севере Ладоги скалы громадные — На севере Ладоги воды хрустальные — На севере Ладоги шхеры уютные — На севере Ладоги ветры капризные, Павлова Люда www.detstih.ru Дорога Жизни в стихах и фотографиях07 мая 2019 | 14:00| Где этоНакануне Дня Победы корреспонденты «Диалога» проехали по тому, что сейчас именуется автодорогой регионального значения 41К-064 (бывшей А128) – северному отрезку Дороги жизни, от Ржевки до Ладожского озера – чтобы узнать больше об истории этого живого мемориала, входящего в комплекс «Зелёный пояс Славы». Прославленную трассу мы представим – по возможности – через стихи, украшающие стелы памятников: Ольги Берггольц и Вольта Суслова, Михаила Исаковского и Бронислава Кежуна. I. Первый большой памятник на Дороге жизни находится на третьем её километре от Ленинграда, по левую сторону, если ехать в направлении Ладожского озера. «Цветок жизни» – 15-метровая бетонная ромашка, как будто прорастающая через бетонные плиты небольшого холма. На лепестках – улыбающееся детское лицо и слова из песни на стихи Льва Ошанина: «Пусть всегда будет солнце». У этой фразы – тоже своя долгая история: в 1962 году Ошанин написал стихотворение, которое легло в основу песни, когда увидел плакат художника Николая Чарухина «Пусть всегда будет небо! Пусть всегда будет солнце!» Чарухина же вдохновило четверостишие, опубликованное ещё в 1928 году в журнале «Родной язык и литература в трудовой школе» как материал к статье детского психолога К. Спасской, затем – в книге Корнея Чуковского «От двух до пяти», и без изменений перекочевавшее в текст песни. Его автор – четырёхлетний Константин Баранников. Памятник – и весь «Зелёный пояс Славы» – был создан, по сути, тоже по инициативе поэта. 23 февраля 1965 газета «Смена» опубликовала воззвание участника обороны Ленинграда, поэта Михаила Александровича Дудина, который от имени ветеранов войны писал: «Девятьсот дней и ночей возле самых стен Ленинграда, изрытая траншеями и блиндажами, опутанная колючей проволокой, проходила смертная линия обороны, кольцо нашей ненависти и надежды. Здесь ленинградцы сдержали натиск врага, отсюда защитники Ленинграда пошли в наступление и в святой правоте своей вместе с народами своей Родины заставили фашизм поднять руки… Пусть на месте кольца блокады вырастет вокруг Ленинграда зелёное кольцо мира, пусть оно обозначит на вечные времена своим зелёным шумом рубеж нашего мужества… Пусть каждый ленинградец, молодой и старый, долгом и честью своей сочтет в этот день посадить на смертельном рубеже дерево вечной жизни и памяти — это наш долг». После этого началось возведение «Зелёного пояса Славы», элементами которого стали и Дорога жизни, и «Цветок жизни», посвящённый детям, погибшим в годы блокады. Этот мемориал открыли 28 октября 1968 года. Рядом с ним – 900 берёз, на стволы которых с тех пор принято повязывать красные полотнища, подобные пионерским галстукам юных защитников Ленинграда. Напротив этого холма – другой, на котором восемь гранитных плит, вытесанных наподобие страниц книги или тетради. На них – знаменитые строки дневника Тани Савичевой, ставшего частью свидетельств обвинения на Нюрнбергском процессе. Эта часть памятника была возведена позже – в 1975 году. Соединяет две возвышенности Аллея дружбы, созданная в 1970 году: её украшают восемь стел с поэтическими строчками, посвящёнными детям блокадного Ленинграда, и короткой информацией (например, из неё мы узнаём, что более 15 тысяч школьников были награждены медалями «За оборону Ленинграда»). Вот лишь одно из этих стихотворений: Враг напал, и сотни юных Автор этих стихов – Вольт Николаевич Суслов, который долгие годы (с 1954 по 1975-й) проработал литературным сотрудником и заместителем редактора журнала «Ленинские искры». У него была примечательная и необычная фронтовая судьба: после начала войны он дважды пытался, но не сумел попасть на фронт: помешал очень маленький рост. Только в январе 1944 года, в 17-летнем возрасте, он всё-таки получил такую возможность, но стрелковую подготовку не прошёл, и в итоге отправился на войну водителем, а затем был заведующим фронтовой передвижной баней, которая перемещалась на шасси «Полуторки» – ГАЗ-АА. В мирной жизни он нашёл себя как журналист, писатель (в том числе – детский) и поэт; на его счету тексты около 300 песен. II. Через два с половиной километра, по другую сторону дороги, мы находим памятный знак «Балтийские крылья». Он посвящён военному аэродрому «Приютино», который размещался в этом месте и был частично перебазирован на аэродром «Гражданка» в Ленинград. Этот мемориал выглядит как врытое в землю хвостовое оперение самолёта, рядом с ним – стела с пояснительной надписью: «Здесь, на этом поле в 1941 — 1943 годах был аэродром авиации Балтийского флота. Морские лётчики в героической битве с врагом защищали город Ленина и Дорогу жизни». Памятник этот сооружён тоже в 1968 году, и автор его Александр Левенков – один из тех, кто придумал и создал «Цветок жизни» и другие монументы вдоль трассы.  фото: Евгений Степанов / ИА «Диалог»III. На 10-м километре Дорога жизни начинает подъём, взбираясь на невысокую (69 метров), но довольно крутую Румболовскую гору. У юго-западного – со стороны Ленинграда – подножия мы находим третий памятник – мемориал «Румболовская гора». Он выполнен из металла в виде листьев благородного дуба и лавра, олицетворяющих силу и воинскую славу соответственно, а перед ними – жёлудь, символ новой жизни. Слева – небольшая прямоугольная стела, на которой мы находим четверостишие авторства Ольги Берггольц. Дорогой жизни шёл к нам хлеб,  фото: Евгений Степанов / ИА «Диалог»Этот памятник был создан в 1967 году трудящимися Фрунзенского района Ленинграда. IV. На самой Румболовской горе мы находим целую россыпь монументов. Здесь в ряд выстроились памятники узникам фашистских концлагерей, воинам-афганцам, погибшим на чеченских войнах, ликвидаторам Чернобыльской аварии. По соседству совсем недавно появился мемориал, на котором выбиты имена погибших при теракте на Синайском полуострове – пассажиров и членов экипажа самолёта авиакомпании «Когалымавиа», разбившегося 31 октября 2015 года. Напротив – храм Спаса Нерукотворного Образа на Дороге жизни. В общем, место скорбное и торжественное. По правую руку от дороги рядышком стоят 10-й километровый столб Дороги жизни и памятник фронтовому грузовику ГАЗ-АА, всё той же самой «Полуторке», с надписью «Памяти машины-солдата» на постаменте. Он открыт в январе 2012 года. А немного вглубь, если повернуть направо – братское кладбище советских солдат (на мраморных плитах – 1286 имён, индивидуальных могил – около сорока). На стоящей наособицу стеле – фраза «Никто не забыт, ничто не забыто» из знаменитого стихотворения Ольги Берггольц, более полная версия которого украшает Пискарёвское мемориальное кладбище. Казалось бы, выражение уже заезженное до пошлости, подвергнутое осмеянию и «развенчанию» – особенно в период «переоценки ценностей» – но какова его сила, если вдуматься!.. Можно, стоя рядом с этой стелой, вспомнить и о трудной судьбе самой Ольги Берггольц. Её репрессировали в 1938 году, и пусть почти сразу реабилитировали, это оставило в её жизни тяжёлый след. Первый муж – расстрелян, второй – умер от истощения на строительстве укреплений под Ленинградом в 1942 году. Из детей не выжил ни один. И даже после того, как она стала признанным голосом обороны Ленинграда, тучи над её головой не думали рассеиваться. «Я хочу сказать, что Берггольц, как и некоторые другие поэты, заставила звучать в стихах исключительно тему страдания, связанную с бесчисленными бедствиями граждан осаждённого города», — сказал в конце мая 1945 на Х пленуме Союза Писателей СССР Александр Прокофьев, ответственный секретарь Ленинградского отделения СП РСФСР. Другими словами – обвинение в том, что Ленинград страдал недостаточно героически? В позднесталинское время такое случалось часто – недаром сразу после окончания войны тему блокады как-то замели под ковёр, и даже на Музей обороны, открытый только что, в январе 1946 года, спустя всего три года накатил каток «Ленинградского дела», приведший в итоге к закрытию этого культурного учреждения в начале 1953 года. Но, извините, кто из неспециалистов сегодня помнит Прокофьева (пусть его именем и названа улица в районе проспекта Просвещения, а несколько его стихотворений получили некоторую известность), и сколько человек в Ленинграде-Петербурге не смогли бы вспомнить имя и заслуги Ольги Берггольц? Вот то-то же. V. Ещё через два километра пути, справа от шоссе, можно увидеть монумент, в котором сохранена часть исторической Дороги жизни. Если вас интересует, как она выглядела – что ж, вам сюда. Дорога была не асфальтированной, а мощённой камнем; сейчас среди брусчатки пробивается трава, а на фоне выстроились три высокие стелы работы всё того же Александра Левенкова. Они выполняют роль указателей: на той, что с восточной стороны, написано «На Кобону», «1200000 ленинградцев эвакуировано», на противоположной ей – «На Ленинград», «1500000 тонн грузов доставлено в Ленинград». На средней – такие слова: «Чем больше рейсов, тем быстрее победа над врагом» и «Слава героям Дороги жизни». Не обошлось и здесь без поэтического посвящения – с восточной стороны памятника стоит камень со стихами Вольта Суслова. Потомкам здесь на память сохранён Вдоль извилистой линии дороги – деревья с бережно побелёнными понизу стволами. Уже 2 мая кто-то принёс к центральной стеле венок и цветы. Но обычно здесь никого не бывает. Интересно, что ещё один сохранившийся кусочек исторической трассы (но уже без памятников) можно найти примерно через четыре километра, около отметки «16 км». VI. На 17-м километре внимание привлекает следующий монумент. Называется он «Катюша», хотя легендарный реактивный миномёт БМ-13 узнаётся в нём не сразу. Памятник этот – не машина, а пять двутавровых балок (причём они не взяты из стандартного проката, а специально сварены из стальных полос), установленные без всякого постамента, под углом 45º – наподобие направляющих той самой знаменитой РСЗО, которая в своё время наводила панический ужас на немцев… Перед ними – стела с надписью: 1941— 1945. Эти грозные годы запомни!  фото: Евгений Степанов / ИА «Диалог»Отметим, что один из авторов памятника – архитектор Лев Чулкевич – во время войны командовал автоколонной, которая работала как раз на Дороге жизни, и доставлял по этой трассе продовольствие и боеприпасы в Ленинград. И вернулся спустя 20 лет, чтобы увековечить память. VII. Очередной крупный памятник мы находим только через 13 километров пути. За деревней Ириновка, на 30-м километре Дороги жизни, находится братское кладбище красноармейцев и жителей блокадного Ленинграда, умерших при эвакуации. Здесь погребены около 500 человек, причём многих хоронили уже в послевоенные годы, перенося сюда останки из многочисленных могил, появившихся вдоль трассы. Приезжающих сюда встречает стела со строчками Михаила Исаковского – первым четверостишием из его стихотворения «Здесь похоронен красноармеец»: Куда б ни шёл, ни ехал ты, Михаил Исаковский – автор стихов, которые стали основой знаменитейших советских песен: «Катюша», «Враги сожгли родную хату», «Каким ты был, таким ты и остался», «Одинокая гармонь» (в оригинале – «Снова замерло всё до рассвета…»). Часть своего таланта он подарил и Дороге жизни. А кроме этой надписи, здесь можно увидеть ещё три стелы с поэтическими посвящениями: умершим в госпиталях раненым бойцам Красной Армии, эвакуированным ленинградцам и – самое трогательное – девушкам-воинам: медикам, снайперам, инженерам… Не долюбив, не доучившись в школе, VIII. Сделав совсем короткую остановку на 38-м километре, где стоит мемориальный блиндаж узла связи «Тройка-1» (здесь в годы войны располагался узел связи, обеспечивавший бесперебойную коммуникацию с «Большой землёй»), мы добрались до «Разорванного кольца». Когда я проезжал мимо зимой, памятник казался с дороги каким-то неизмеримо далёким и огромным – засыпавший всё снег искажал расстояние, а людей для масштаба рядом не было. Теперь же, несмотря на дождь, вокруг было множество посетителей; сам мемориал оказался совсем рядом с трассой и визуально уменьшился – но сила воздействия этой простой (на первый взгляд) конструкции не сократилась. Отсюда каждый год стартует зимний марафон «Дорога жизни» (финиш классической дистанции – у вышеупомянутого «Цветка жизни»). Кстати, если внимательно смотреть под ноги во время посещения памятника, можно увидеть на площадке под арками следы протектора машин, оставленные в бетоне. Это, разумеется, не случайность, а результат замысла авторов, которые таким способом дали понять: главное материальное оружие победы здесь – не танк и не снаряд, а трудяга-грузовик. Рядом с ней по одну сторону установлено зенитное орудие калибра 85 мм, а по другую – мемориальная плита со стихами Бронислава Кежуна – военного корреспондента и поэта, сатирика, знаменитого переводчика и автора первой антологии советской партизанской поэзии. Потомок, знай: в суровые года, Стихи такие же простые и суровые, как и сам памятник. Кстати, почему «Разорванное кольцо» появилось именно здесь? Удачное с визуальной точки место, прямо на изломе дороги, которая здесь впервые (если ехать из Ленинграда) выходит на берег Ладоги – безусловно. Но ещё и потому, что поначалу водная Дорога жизни вела в деревню Коккорево, которая начинается непосредственно к югу от мемориала, однако эта точка была признана неудачной из-за непригодности берега, и баржи стали отправлять в Осиновецкую гавань. Кроме того, в ноябре 1941 года в Коккорево размещался командный пункт по организации ледовой дороги, а затем – и штаб Военно-автомобильной дороги № 101: так зимняя трасса называлась официально. IX. Последние пять километров Дорога жизни ведёт вдоль берега Ладоги. 45-й столб находится рядом со входом в музей, о котором «Диалог» рассказывал в январе нынешнего года. На железной же дороге последний указатель – 46/47 – стоит у самой станции «Ладожское озеро», конечной на этой ветке. Именно здесь – два последних памятника: паровоз Эш-4375 и мемориал «Кораблям Дороги жизни». Паровоз этот – настоящий фронтовой трудяга, в годы войны водивший из этих мест до Ленинграда, на ТЭЦ-5 в Невском районе, составы с добытым в окрестных копях торфом. В 1969 году машину разыскали и доставили в Ленинградскую область по инициативе общественных организаций. Памятник же кораблям представляет собой водружённый на гранитный постамент кусок исковерканного металла – часть корпуса одного из потопленных судов. Табличка на камне гласит: «Сталь можно согнуть, человеческую волю – никогда». Наверное, лучшего посвящения тем, кто воевал и побеждал здесь почти 80 лет назад, придумать было невозможно. Илья Снопченко / ИА «Диалог» Узнать, какие события ждут в этом году петербуржцев на День Победы, а также как изменится движение транспорта — можно в наших материалах. topdialog.ru Блокада со стихами | Моя Победа
Когда война приходит в твой дом, это очень страшно. Это фронт, бомбы, снаряды, смерть. Жители, чтобы спастись, уходили в лес. «Мои родные тоже ушли, – рассказывает Елена Владимировна. – А я решила идти в Ленинград. Через Тосно шел поток беженцев, в соседнем доме стояли пограничники. Я попрощалась с младшим братом и теткой-монашкой, которые остались дома, не решившись ни на лес, ни на город, и с подружкой и с ещё несколькими женщинами-беженками с детьми и с пограничниками ушла. В районе Ям-Ижоры мы оказались фактически на передовой. Вокруг стреляют, попутчики-пограничники вступили в бой. Мы выбрались на дорогу, а куда бежать? Где Питер? На наше счастье подъехала полуторка, шофер велел быстро прыгать в кузов, сказал, сейчас здесь будут немцы. Он довез нас до Средней Рогатки, а там уж ходили трамваи. В Ленинграде через некоторое время я оказалась в госпитале 1448 в качестве медсестры. Госпиталь размещался в Инженерном замке. Конечно, у меня не было специального образования, но жизнь учила быстро. И уколы, и перевязки, а потом и хирургические операции – кто, если не ты? Первая блокадная зима была страшной. Холод! Голод жуткий! Маленький кусочек хлеба и порция пшенки. Мы с напарницей разбалтывали ее в кувшине с горячей водой, добавляли соли и пили. А как жили в огромном каменном замке в ту очень морозную зиму! Ведь отопления не было вообще! К весне мы все были прозрачными, ветром качало. А весной наш Замок разбомбили. Я с кувшином пошла за кипятком, остановилась на крыльце, там было несколько человек, пригревало солнышко. Я шагнула в дверь, вдруг грохот, удар, меня швырнуло внутрь. Двор у Замка круглый, бомба упала внутри рядом с нами. И сразу дым и много-много пыли. К утру всех больных и раненых вывезли. Погибла Лина, моя сменщица. Спустя какое-то время пришла разнарядка – шесть медсестер и врача отправляют на Ладогу. Меня в списке не было, была Катя, Линина подруга. Она плакала, не хотела ехать, боялась. Я предложила заменить её и так оказалась на Дороге Жизни. Эвакуация и снабжение Ленинграда шли по Ладожскому озеру. Под постоянными бомбежками. Зимой – по льду, летом – на кораблях. Вот стихи, написанные Ириной Скалон, служившей медсестрой в нашем госпитале ХППГ-2234 (Хирургический полевой подвижной госпиталь). *** Уже будничным стал и привычным По обочинам трассы от взрывов Безотказно шоферское сердце, И зенитным отогнаны скоро, И когда клубы дыма и пара Не пылает уж больше пожаром, Каждый год в день прорыва блокады
Госпиталь ХППГ-2234 размещался в Осиновце, в лесу, на берегу Ладоги. Раненых и больных везли из Ленинграда на машинах, а позже на летучке прямо к пирсу, где грузили на корабли. Отяжелевших, кому дальнейшая транспортировка была не по силам, оставляли в госпитале. 28 мая 1942 года я начала службу на корабле «Совет» Ладожской флотилии. Всего было пять кораблей: «Совет», «Форель», «Чапаев», «Вилсанди», «Ханси». Мы курсировали между Осиновцом и Кабонами. На нашем корабле (он был флагманским) была врач – Рыбина Ольга Петровна и вначале две медсестры, но со временем я осталась вдвоем с Ольгой Петровной. Команда была примерно тридцать человек. На корабль загружали до ста человек раненых. Носилки стояли везде, в каютах, в проходах. Рейс, если без помех, длился полтора часа. Но такого практически не случалось. В середине пути поджидали немецкие бомбардировщики, корабли маневрировали уходили от бомб. На верхней палубе стояли зенитки, мы отстреливались. Новиков Николай и Хорошавкин Иван были награждены за сбитый в бою немецкий бомбардировщик.
Шторм на Ладоге – обычное дело, к пирсу не подойти. А значит, к каждому раненому надо пробраться, покормить (кусочек хлеба с маслом и чуть сахарного песку), помочь. Бывало и так, что припасы заканчивались, и на шлюпке в шторм я отправлялась с кем-нибудь из матросов на берег за продуктами. И вместо двух рейсов в день (погрузка-разгрузка плюс переход туда и обратно) мог оказаться один рейс в несколько дней. Бомбежки бывали не только в пути, бомбили и у пирса. В августе 1942 г. «Совет» стоял под разгрузкой в Кабонах, раненые из носового салона и трюма были уже на берегу, начали разгрузку кормовой части, когда налетели немецкие самолеты. Бомба попала между бортом и пирсом. Снесло надстройки, каюты капитана и помощника, снесло камбуз. Погибли Ваня Кашмов и Паша Журавлев. Я была в салоне с ранеными. Корабль разгрузили и отправили на ремонт в Новую Ладогу. До конца навигации я плавала на «Вилсанди». Песня о Ладоге Эх, Ладога, родная Ладога, Зимой машины мчались вереницей Припев Пусть ветер Ладоги поведает народу Припев И знаем мы – суровая блокада Припев И вот пройдут года войны суровой, Припев После прорыва блокады нас направили в Киев. Эшелон под бомбежками двигался 2 месяца. Дальше мы двигались как могли на Запад. Пешком, верхом, на волах. Шинель В зимний холод, в летний зной, В непогоду без огня, Вместе в снег и на снегу, Сколько дней, ночей, недель После войны, начиная с 1965 года, мы каждые пять лет встречались, вспоминали былое, ездили по памятным местам.
*** Со слов Елены Владимировны записала её дочь moyapobeda.ru Старая Ладога. Цикл стихотворений | Премия Золотое перо РусиВ Ладоге осень Ладожский воздух прозрачнее льда, Стылых ветров холодней. Тучи в закате – свинец и руда Льются на пустошь полей. Грезя ладьями, что рвут на бегу Все паруса, как крыла, Спящей царевной на том берегу Крепость моя замерла. Осень над Волховом. В синей волне Листьев предсмертная дрожь. Теплится свечка на тёмном окне – Ты меня помнишь и ждёшь; Ждёшь, когда бурная минет гроза, Горние стихнут бои. Верные руки, родные глаза Благословляю твои! * * * Жёлтое поле. Тихий пейзаж осенний В старенькой раме маленького окна. Солнце заходит, и на краю деревни Красные сосны дремлют под властью сна. Небо всё ниже. Медленно кони-тучи Ходят по краю, щиплют траву с полей. Алый шиповник, что на Купальской круче, Тонет в закате. Ближе к земле теплей; Чёрную землю дождика прочно нити К небу пришили. И, говоря со мной, Горечь не бывших, память былых событий Волхов смывает вольной своей волной. Рано темнеет, вновь улетают птицы, Каждый взмах крыльев преумножает грусть. В огненном злате, словно сама царица, Их провожает в поле осеннем Русь. А над рекою белых берёзок свечи Тщетно сгорают в ярком зари огне. В Ладоге осень. Тёплый дождливый вечер, Словно целитель, душу врачует мне… Ладожанка Тихая-тихая, древняя Старая Ладога, Звон колокольный летит, не тревожа тебя. Яркой дугою над Волховом выгнулась радуга После недолгой искристой капели дождя. Белая крепость – обломки былого величия, Спит белокаменно-светлый высокий собор, Не нарушая покоя, звучат песни птичии, Словно ведут сквозь века долгий свой разговор… Нити времён съединяются в куполе створчатом. Друг мой любимый, кто был ты – варяг или рус? Помню себя ладожанкой в наряде узорчатом С долгою ниткой больших сердоликовых бус. Помню, над Волховом друга сердечного кликала, Из дали синей ждала золотую ладью… Древние предки и вои с суровыми ликами, Грозно и строго взирают на внучку свою – Вспомнит ли? Вспомню. И сердце забьётся от радости, После – заплачет, не в силах осилить тоски — Мёд моей памяти каплями грусти и радости Тает в неспешном теченье великой реки… Утро Ладожской крепости Утро над Волховом… Тихо, не гневно Волны поют. А над ними, светла, Крылья взметнула, как лебедь-царевна, Белая крепость и так замерла. Трещины в камне, как руны, как вены, Мхами покрыты, травою лесной. Тянутся поверху древние стены — Гордые плечи брони крепостной И обрываются резким изломом… Там, где цветут меж камней васильки, Яр-богатырь золочёным шеломом Воду черпает из вещей реки, Стены белей хлопьев первого снега. Облачной вязи читая узор, Синие, вещие очи Олега Смотрят с кургана на Яров собор. Белая Ладога спит летней ранью, Но через миг перед солнечным днём Красная Зорька в своём волхованье Стены раскрасит рассветным огнём. Старая Ладога Там, где, стремясь под отчий кров, луна в рассветной дымке тает, Волшебная река Волхвов высокий берег омывает, А Солнца ласкового взор, снопы лучей сплетая в вены, Поутру золотит собор и крепостные будит стены. Моя священная Земля! Живые, дышащие воды! Люблю я спящие поля, и солнца дивные восходы, Как чуден твой осенний лес в парящих первых хлопьях снега! Глубок и ярок взор небес, как очи Вещего Олега. Когда, гуляя в облаках, мне вольный ветер дует в спину, Я вижу в ладожских волнах далёкой древности картины: Под сенью доблестных знамён князей, дружины русской лица… В пересечении времён стоит забытая столица. Река Волхвов течёт, струясь, в сверкающее море Лада, И мы, курганам поклоняясь, идём к стенам святого Града. Столица древняя Руси! Открой великие святыни, На земли наши лад неси всегда, от века и доныне! Рассвет на Олеговом кургане Нет горы – глубокая воронка, А над нею реет вороньё. Только луч скользит светло и тонко — Золотое, острое копьё — И лаская вымерзшую рану, Топит снега белого ковёр. В самом сердце древнего кургана Пышет жаром жертвенный костёр. Небо тонет в золоте червонном, С каждым мигом жарче и светлей; И горит над жальником поклонным Серебро заснеженных ветвей. Над водой, у Волховского брега Тихо песнь протяжная гудит, То проходят воины Олега По туману – навьему пути. А о чём его дружине пелось, Как летела песня по холмам, Знает только многомудрый Велес, Да и то, навряд ли скажет нам. * * * Тумана легло полотенце На снежные ветви дерев, Рождению Солнца-младенца Внимает весь мир, замерев. Блестят ледяные узоры, В преддверии нового дня Рассветного неба озёра Полны синевы и огня. Небесная эта дорога Чудесней и краше всего. Я Солнце встречаю как Бога, Как Бога, я славлю его! Ладога. Осенины Туман над Волховом и радуга, И дождик светлый моросит. Встречай меня, родная Ладога, Столица древняя Руси! Здесь в поле за Купальской кручею Под ветром гнутся ковыли, Курганы высятся могучие, Как груди матушки Земли. Ну а меж них средь трав нескошенных Сегодня с самого утра Для духов древних – званных, прошенных Горит живой огонь костра. Скрипят Стрибожичи калиткою И сыплют огненной листвой. Клубок волшебный с красной ниткою Качу по тропке луговой — То к Чуду древнему паломником Иду сквозь морось и туман. Порос полынью и шиповником Олега Вещего курган. Над ним Всевед в парче блистающей И Сокол Рюриков парит, Здесь вся Земля душе внимающей О были древней говорит. Ладога. Покров Золото клёнов и Волхова сталь. В небе зарницы, как свежие раны. Осень, накинув багряную шаль, Медленно ходит вдоль спящих курганов. Все мои слёзы, сомнения, страх Рядом с прекрасным – такая нелепость! В млечных туманах, как будто в мехах Ласковых, спряталась белая крепость. Яркие искры прощальных костров В небо летят. Мне не страшно, не больно — Запахом жарких берёзовых дров Дышится радостно, сладко и вольно. Ладога, осень… Души моей храм — Снова стою у начала дороги — Той, по которой спускаются к нам Души младенцев и древние Боги. Носятся понизу стаи ветров, Пересекая миров порубежье. Среча Осенняя, Макошь, Покров. Всё обеляет твоё первоснежье! perorusi.ru История рождения песни о Ладоге, дороге жизни - Исторический факт - СтатьиЗа пять месяцев зимы и весны (1941/42 годов) по ледовой дороге было доставлено в Ленинград более 360 тысяч тонн грузов, вывезено из блокадного города свыше полумиллиона человек нетрудоспособного населения и около 3 700 железнодорожных вагонов промышленного оборудования и культурных ценностей, хранение которых в блокадном городе не соответствовало нормам.Сквозь огонь и стужу вывозили шоферы «Дороги жизни» самый бесценный груз, будущее Родины — детей. Ладожский коварный лед таил постоянную смертельную На единственной 35-километровой ниточке, связывающей Ленинград со всей страной, которая ежеминутно подвергалась боевому воздействию со стороны противника, круглосуточно работали ладожские водители, ремонтники, регулировщики, медработники, бойцы. За ними был Ленинград. Но даже несмотря на блокаду, в городе, и в частности в боевых частях, продолжала развиваться культурная жизнь. Концерты давали возможность почувствовать друг друга, сплотиться, думать о том, что война — явление временное, враг скоро будет изгнан с нашей земли, и воцарится мир. Капитан Богданов — политрук 526-й отдельной фронтовой роты связи, с боевыми товарищами, принимал участие в организации художественной самодеятельности в воинских частях… Солдатские концерты поднимали дух народа и всегда сопровождались успехом, но капитана не покидали мысли: почему у героев Ладоги нет своей песни — песни, с которой бы они шли вперед по этому нелегкому, даже страшному и суровому Ладожскому озеру? В итоге эти мысли постепенно начали перерастать в стихи: слово за словом, строка за строкой — и в итоге родился первый куплет и припев знаменитой песни о Ладоге. Капитан Богданов никогда не был поэтом, до войны он работал в конструкторском бюро, а потом ополчение, бои на Невском пятачке, служба здесь, на Ладоге… Эти слова Богданов написал сердцем, которое не могла не затронуть Ладожская эпопея. Итак, первый куплет и припев готовы. Не дожидаясь, пока появятся остальные, Богданов вызвал сержанта Льва Шенберга, протянул стихи: «Сможешь написать к ним музыку?» Почему политрук обратился за помощью именно к нему? Потому, что сержант был музыкальным человеком: пел, играл на банджо, гитаре — и все самоучкой, на слух… Вот и сейчас, только пробежав глазами по строчкам, почувствовал: музыка получится! Мелодия уже жила в стихах, ее нельзя было не услышать, не ощутить. И разве думал в те минуты сержант, бывший лекальщиком по образованию, и уже на второй день войны ушедший добровольцем в бой за родной город, о том, что станет сопричастным к рождению легенды?.. Скорее взял гитару. Мелодия родилась быстро. Попробовали дуэтом с баянистом — хорошо! Друзья услышали, подхватили: «Эх, Ладога, родная Ладога!..» Тем временем Петр Богданов дописал остальные куплеты, и через несколько дней солдатский хор в сопровождении оркестра (баян, две гитары и две балалайки) впервые исполнил этот мужественный марш: Пусть ветер Ладоги поведает народу, Песня имела успех, и от политрука последовало новое задание: «Немедленно сделать нотную запись музыки, размножить ее и разослать по близлежащим частям». Для этого в помощь сержанту был придан старшина Павел Краубнер, который хорошо разбирался в нотной грамоте: до войны, работая на Петродворцовом часовом заводе, этот, что называется, душа-парень играл в местном оркестре. Поручение было выполнено, и 17 декабря 1942 года песню напечатал «Фронтовой дорожник». Она имела такой отклик, что уже следующий номер газеты открывался передовой «Оружием искусства», где, в частности, говорилось: «Мы наблюдаем первые удачные ростки подлинного массового творчества. В наших частях родилась «Песня о Ладоге», написанная бойцами и командирами части тов. Лебедева…» Песню приняли! И скоро счастливые авторы услышали, как из кузова грузовика, следовавшего к Кобоне, рванулось в свинцовое небо: Когда пройдут года войны суровой, А теперь дадим слово авторам этой легендарной песни… Петр Леонидович Богданов: «Осенью 1942 года на Ленинградском фронте создалась сложная обстановка: зима опаздывала, Ладога не замерзала. Мы с нетерпением ждали, когда же, наконец, удастся вновь открыть ледовую дорогу. В эти напряженные дни у меня и возникла мысль попробовать сложить песню о ладожцах, о величии их подвига, о «Дороге жизни». Написав первое четверостишие и припев, я попросил участников армейской художественной самодеятельности — старшину Павла Краубнера и сержанта Льва Шенберга — попробовать подобрать к ним музыку. Мы не были специалистами по созданию песен. Я — не поэт, Шенберг — не композитор, — говорит Богданов, — но мы счастливы, что единственная созданная нами песня помогла победить фашизм. И, откровенно говоря, никогда не думали, что она доживет до наших дней. Но песня дожила и продолжает жить! Жаль, что Павел Краубнер не узнает этого. Он погиб в конце войны. А вот он-то как раз и мог бы стать композитором, как мечтал. «Песня о Ладоге» — вечный музыкальный памятник ему!» Капитан Петр Леонидович Богданов, 1942 Радиотелеграфист Павел Петрович Краубнер Песня о Ладоге Эх, Ладога, родная Ладога! Пусть ветер Ладоги поведает народу, Зимой машины мчались вереницей, И знаем мы, кровавая блокада Когда пройдут года войны суровой, Эх, Ладога, родная Ладога, слова :П. Богданов ИСТОЧНИК
vsegda.moy.su Блокада. Дорога жизни ~ Поэзия (Лирика гражданская) Шел март и под колесами лед слаб. Машина снова под бомбежкой и обстрелом. На лобовом стекле — от грязи крап, А за рулем — деваха в платье белом. Там, за кольцом
блокадным, встал рассвет Везти снаряды, это
не беда, И жалко платья... ведь простой
наряд** Как
трудно по ночам наряды шить! ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ * в стихотворении идет речь о транспортной
магистрали через
*** наряд — распоряжение на выполнение
работ (иногда в связи
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ в качестве
иллюстрации к материалу
произведения © Copyright: Валентин Валевский, 2012, Стихи.ру www.chitalnya.ru Тёплый вечер на Ладожском озере / Владимир КезлингНесмотря на конец сентября, за окном вторую неделю стоит восхитительная летняя погода — тепло и солнечно. Хотя по утрам и вечерам уже вовсю чувствуется дыхание приближающейся холодной осени. Ждать осталось совсем недолго — буквально пару дней, а там — получайте сразу полный питерский сентябрьский комплект: холодные ветра, промозглые дожди и мерзкую грязь. И пока синоптики радуют нас обещаниями о первых в этом сезоне ночных заморозках, я смотрю старые фотокарточки и вспоминаю прошедшее лето. Оно стало для меня немного необычным — впервые за несколько лет я полгода кряду не ездил за границу, путешествуя исключительно по европейской части России. Я реализовал несколько больших и относительно сложных путешествий — о некоторых я вам уже рассказал, о некоторых — только собираюсь написать. Но между далёкими странствиями случались иногда и неожиданные тихие спокойные вечера, проведённые недалеко от дома, — добрые и наивные, которые будут с улыбкой потом вспоминаться в старости. Про один такой тёплый летний вечер я и расскажу вам сейчас. Начало июля. Пятница. Один из первых действительно жарких питерский летних деньков. Я еду в Борисову Гриву. Плюнув на все дела и покинув офис в районе обеда, я неожиданно для себя успеваю вырваться из города до начала убийственных пятничных пробок. К вечеру встречаемся с Лёхой — у него в лодке, после путешествия по Карелии, остался практически полный бак бензина. Справедливо решив, что нужно его непременно дожечь, мы отправляемся на Ладогу — поплавать пару часов вдоль берега да полюбоваться летним закатом. Место для спуска лодки искать лень, поэтому заезжаем в первую попавшуюся бухту рядом с Разорванным кольцом. Время движется к закату. Сталкиваем лодку на воду, и она тут же благополучно садиться на днище — слишком мелко. Тянем жребий — кто потащит лодку на глубину. Кто, кто? Конечно же я! Матерясь, разуваюсь и залезаю в противный склизкий ил.
Десять минут спустя вырываемся из тростника на открытую воду и устремляемся вдоль берега на север.
Спустя ещё десять минут проплываем мимо Осиновца. Особо глазастые читатели смогут разглядеть в левой части кадра небольшой причал, у которого пришвартованы два старых рыболовецких корабля, уже известные моим постоянным читателям. Те, у кого со зрением дела обстоят похуже, могут посмотреть в правую часть кадра — на Осиновецкий маяк.
За Осиновцом начинается закрытая зона — военная часть. С воды ничего не видно кроме густого леса, но за ним прячутся казармы и танковый полигон. Последние пару десятков лет военная часть была при смерти. Но, ходят слухи, что с этого лета всё изменилось: для начала ужесточили пропускной режим, а там глядишь — и восстановят всё через несколько лет.
Подплываем к устью реки Морье. К югу от русла расположен вдающийся почти на километр в Ладогу каменистый мыс Морьин нос.
Берег здесь довольно глухой, поэтому пользующийся популярностью у местных чаек.
Они нам явно не рады — летают кругами и громко кричат.
Вид от Морьиного носа в сторону Осиновца.
Тем временем закат начинает играть яркими красками на проплывающих мимо облаках. Вечернее представление начинается, добро пожаловать в партер.
Закат погас. Довольно быстро на озеро опускаются густые сумерки, и мы безуспешно тыркаемся вдоль берега, пытаясь найти бухту, в которой мы спускали лодку. Наконец, попытки с пятой нужная бухта найдена. Тёплый вечер заканчивается.
The show will go on! kezling.ru |
||
|
Гагарина Елена Владимировна до войны жила в городке Тосно Ленинградской области и училась в Горном институте. Семья их была большая, 8 детей. Отец работал на железной дороге, мама сидела с детьми. Старший брат Георгий в 1939 года ушёл в армию. Его в семье Елены Владимировны так и не дождались – пропал без вести. В начале войны он попал в самое пекло, если и уцелел чудом, некуда было послать весточку – немцы заняли Тосно в конце июля 1941 года.
